sandy_cat | Entries tagged with пыль веков

"В большинстве ведомостей было написано Толстой. Студийные пиарщики, которые не знали, как пишется Достоевский, просто говорили: "А, это тот русский парень" - и писали Толстой, и так оно и оставалось".

Внезапно творческая (да и политическая) позиция соавторов высвечивается новыми красками. Не думала о них в таком ключе раньше.

«Сопоставление рассказов и фельетонов Ильфа и Петрова с остальными материалами «Чудака», «Огонька» и «Литературной газеты» позволяет отметить весьма примечательный факт. Ильф и Петров не только не участвовали ни в одной из описанных кампаний тех лет, но достаточно определенно выразили свое отношение к популярному в тогдашней прессе «антиинтеллигентству».

( В своих рассказах и фельетонах Ильф и Петров не отделяют граждан-интеллигентов от остальных советских граждан. Основные рефлексы их одинаковы: страх, готовность отречься от чего угодно и от кого угодно и принять с энтузиазмом любое указание сверху... )

"Даже в совершенно безобидной сцене, которую можно было снять как угодно, Ланг последовательно шел до конца. Если вы посмотрите очень внимательно, в финальной сцене "M" есть кадр, где Бекерт пытается сбежать, и громилы сталкивают его с лестницы, чтобы он мог предстать перед судом преступников. Есть крупный план, на котором подбитый гвоздями ботинок ударяет его по голени. Этот кадр был сделан как минимум тринадцать раз, и это снимала не вспомогательная группа. В этой сцене непременно должен был быть задействован сам Петер, у которого впоследствии была забинтована вся нога и три следующих дня он не мог ходить. Ланг настоял на том, чтобы снимать этот крупный план, что было совершенно идиотским делом. Селия Ловски также вспоминала, как Ланг смотрел восемнадцать дублей, в которых Питера тащили вниз по лестнице. Хотя в этой сцене ему не причиняли физического вреда, все единодушно сходились во мнении, что Ланг заставил Лорре испытать куда больше, чем было необходимо".

-----

Петер Лорре и Фриц Ланг (боюсь предположить, чем он занят на фото) в Голливуде. Все позади.

"Лорре был полностью измотан. Он выложился изо всех сил. Ланг знал, чего хочет, и знал, как этого добиться. "Питер упал в обморок", - вспоминал писатель Курт Сиодмак, который зашел на съемочную площадку навестить своего кузена Сеймура Небензала. Сиодмак очень хотел встретиться с Лорре, но Ланг дал инструкции, чтобы никто не разговаривал с актером, который, разбитый и изолированный, стал одним целым со своей ролью. Синяки вскоре исчезли, но память о них осталась.

К 1931 году Ланг заработал репутацию "Сталина кино". Подобно российскому диктатору, он правил железной рукой. Жестокий, оскорбляющий, требовательный, целеустремленный, всемогущий, властный и автократический - это лишь некоторые из наиболее мягких прилагательных. Ланг был перфекционистом и лучше творил в атмосфере напряжения.

Приехавший в Берлин на автосалон Эндрю Лорре зашел на студию, чтобы увидеть своего брата. "Я оказался там, - вспоминал он впоследствии, - когда господина Ланга охватил один из его частых приступов гнева, и не было никакого способа его успокоить. Я сказал Тее фон Харбоу, его жене и помощнице, что я привез немного салями для Петера. "Хорошо, - сказала она, - мы нарежем немного и дадим ему". Лэнг немедленно пришел в прекрасное расположение духа и быстро съел все, что я привез, сам".

-----

Петер Лорре и Фриц Ланг на съемках "М".

( Подсократила Брехта, по его же примеру )

Викторианская эпоха была поразительным временем технологического прорыва, невероятных изобретений и коренных изменений в промышленности и сельском хозяйстве.

Историк Рут Гудман и археологи Алекс Ланглэндс и Питер Джинн целый год провели на самой настоящей викторианской ферме - ремонтировали дом, строили хозяйственные помещения, работали в поле, выращивали животных и вели хозяйство опираясь исключительно на возможности фермеров середины девятнадцатого века. Все очень живо, интересно и с очаровательным юмором. Масса новых знаний, представленных во всех подробностях - кажется, я теперь даже знаю, как принимать роды у овец и свиней! Машины и механизмы, животноводство (овцы, свиньи, куры, индейки, корова и лошадь), приготовление пищи, стирка, шитье, плетение из соломы, садоводство, праздники и развлечения - масса новой информации из различных сфер! Англофилам смотреть непременно, если еще не.

Документальный сериал БиБиСи, шесть серий.

Также эта команда работала над сериалами:

- "Edwardian Farm" ("Эдвардианская ферма");
- "Victorian Pharmacy" ("Викторианская аптека");
- "A Tudor Feast at Christmas" (Рождественский пир эпохи Тюдоров");
- "Tudor Monastery Farm" ("Ферма во времена Тюдоров");
- "Secrets of the Castle with Ruth, Peter and Tom" ("Как построить средневековый замок");
- "Wartime Farm" ("Ферма в годы войны");
- "Full steam ahead" ("Полный вперёд. Как железные дороги создали Великобританию");
- "Tales from the Green Valley" ("Сказки Зеленой долины").

Как я понимаю, сценаристы поставили себе целью превратить одну из самых свирепых пьес Барда (мне она кажется куда чудовищней "Тита Андроника" - если герои одной убивают, насилуют и чуточку практикуют каннибализм, то герои другой постоянно говорят об этом - и говорят, и говорят, и говорят… в настоящую атаку они пойдут всего один раз, а вот в психическую - почти в каждой сцене, как по расписанию) в какой-то гимн пацифизму и человеколюбию, а для этого пришлось сделать немало хитрых финтов ушами.
Превратить ура-патриотическую агитку во что-то иное крайне трудно, но если скорчить скорбную рожицу и постоянно твердить, что никого убивать не хочешь, то сколько бы трупов ты за собой ни оставил, пиар у тебя будет уже гораздо лучше. Поэтому самые чудовищные речи остались за кадром, в кадре же новоиспеченный королёк искусно притворялся миролюбивым и доброжелательным человеком, которого силой заставили воевать.
Отдельно доставили жалобы на бардак в Англии. Ага-ага, бургиньоны с арманьяками, видимо, были гарантией порядка во Франции, по контрасту. Ну и Фальстаф - свезло ему, в этом фильме у него бенефис. Превратить его из демона Хэла в совесть Хэла - это сильно.
А вот беднягу поэта Карла Орлеанского сценаристы явно за что-то ненавидели, ибо выписать его так - немыслимо. Это те же сценаристы, которые мило обошли резню в Арфлере. И мимоходом оправдали убийство пленников - в реальности это неслыханно жестокое распоряжение было вызвано ошибочным впечатлением, что французы в силах продолжать сражаться, хотя на самом деле пленникам можно было спокойно сохранить жизнь и получить за них выкуп. Сами англичане, не позволяющие никому умалять славу победы при Азенкуре, тем не менее ощущают неловкость и пытаются оправдать такой приказ - мол, его отдали якобы в ответ на зверства французов, и даже есть легенда о том, что бежавшие с поля боя французские солдаты, разграбили английский обоз и перебили всех защищавших его мальчиков.

( В итоге тоже получилась агитка, только в профиль. )

"Еще с XVII века, со времен драматурга и романистки Афры Бен, англичанки теснили мужчин на литературном Олимпе. Огромной популярностью пользовались романы Фанни Берни, Энн Рэдклифф, Марии Эджворт. Тем не менее, профессиональная литературная деятельность считалась неподходящим занятием для леди. Ведь настоящие леди не работают за деньги, их обеспечивают родители и мужья. В прологах к романам писательницы извинялись, что вообще взялись за перо, и взывали к великодушию критиков. Фанни Берни называла свое творчество «писанина». Мария Эджворт пряталась в тени властного отца. В таких условиях трудно было назвать свое творчество не «писаниной», а работой, и относиться к нему соответственно. Это смогла бы не каждая писательница. Но Джейн Остен смогла".

Имя Энн Рэдклифф мне известно давно, а вот о других я даже не слышала. Любопытно!

А дальше встречается вот такой пассаж:

"Возможно, будь Джейн писаной красавицей, она бы с легкостью нашла мужа. Но она не отличалась красотой. Ее племянница Каролина составила такой портрет тетушки: «Ее лицо было скорее округлым, чем вытянутым, с ярким, но не слишком розовым румянцем, с чистой смугловатой кожей и красивыми карими глазами… Ее каштановые волосы вились от природы и обрамляли лицо короткими завитками».
До нас дошло два прижизненных портрета Джейн Остен. Один – акварельный набросок ее сестры Кассандры, который был значительно приукрашен для последующих изданий Остен. Другой, изображающий девочку-подростка, якобы был заказан у знаменитого светского живописца Озайаса Хамфри богатым двоюродным дедом Остен, чтобы демонстрировать ее потенциальным женихам. Исследователи до сих пор спорят, изображена ли на этом портрете Джейн или какая-то иная особа. Оба портрета рисуют Джейн не слишком привлекательной барышней: маленькой, пухленькой и невзрачной. Впрочем, Джейн была обаятельна, весела, чудесно танцевала и просто обожала балы".

И тут я озадачена, ибо, на мой взгляд, с означенного портрета на нас задорно смотрит прехорошенькая девица. Подозреваю, она просто не хотела выскакивать за кого попало и дорожила своей свободой. Тем более, родные ее любили и гордились литературными успехами.

С интересом читаю дальше!

Предполагаемый портрет Джейн Остин работы Озайаса Хэмфри.

В России, писал М. В. Ломоносов, «молодых более умирает, нежели кои старее, так что едва сороковый человек до 30 лет доживает».

Практически во всех мемуарах рассматриваемого времени, как в «мужских», так и в «женских», говорилось — как о будничном явлении! — о тяжелых детских болезнях и ранних смертях детей. «По сто тысяч младенцев не свыше трех лет» — такой высчитал ежегодную смертность М. В. Ломоносов, отметивший, что матерей, «кои до 10, а то и до 16 детей родили, а в живых ни единого не осталось», было немало. Поразительно высокая детская смертность сохранялась в семьях буквально всех сословий ХVIII в. В семье Ивана Толченова, автора «Журнала или записки жизни и приключений» (конец XVIII в.), из девятерых детей вскоре после рождения умерли семь.

При трагическом исходе (смерти роженицы) вдовец старался возможно быстрее жениться вновь, иногда даже «когда не исполнилась и година». В крестьянском быту «вдовствовали исключительно старики, всех же остальных заставляли вступать в новый брак».

Болезни и скоропостижные смерти рожениц были причиной того, что восприемницами, а затем воспитательницами детей часто бывали старшие сестры или тетки новорожденных. Вероятно, именно этот фактор и сыграл решающую роль в сохранении и умножении обрядов и ритуалов, связанных с крестинами. С одной стороны, они свидетельствовали об укоренении православных идей, с другой — о слиянии православной обрядности с народной. Опасение умереть непредвиденно рано, преждевременно, заставляло родителей брать в крестные матери своим детям совсем юных девочек, зачастую — старших сестер, которые и перенимали на себя ответственность за воспитание крестниц в случае сиротства.

( Бывали случаи удивительные... )

Особую роль в «смягчении нравов», создании обстановки душевного тепла, сопереживания, проникновенности играли в русских семьях бабушки. Внуков в великокняжеских семьях — особенно в случае военной угрозы — часто отправляли на воспитание к дедушке и бабушке, где они жили долгие годы. Пребывание внуков у бабушек иногда исключало призыв этих выросших «деток» на государеву службу («я и отпросился: поход-де дальней, мне надеятца не на ково, бабушка меня не изволила и отпустить…).

Длительное существование неразделенных семей, являющееся отличительной чертой развития семейных структур в России по сравнению с Западной Европой, способствовало сохранению значительной роли в них пожилых женщин. Бабушки относились к малым детям даже с большим вниманием и заботой, нежели утомленные повседневным нелегким трудом матери.

Выросшие женатые внуки предпочитали в ряде обстоятельств (оброчные льготы!) проживать с матерями и бабушками по матери. Еще в «Житии Михаила Клопского» (конец XV — первая треть XVI века) была обрисована ситуация, в которой возмужавший герой, посадник Немир, полностью доверявший в своих политико-административных делах лишь «пратеще Евфросинье» (то есть бабушке его жены), ездил к ней советоваться в монастырь, пренебрегая при этом иронией окружающих, подсмеивавшихся над тем, что он «думает ж жонками». В письмах женщин конца XVII века упоминания о совместном житье внуков с бабушками попадаются еще чаще, подтверждается это и актовым материалом.

Опираясь на тот факт, что синие тона относительно редко встречаются в изобразительном искусстве Античности, а главное, на лексику древнегреческого и латинского языков, филологи позапрошлого века выдвинули предположение, что греки, а вслед за ними и римляне, вообще не различали синий цвет. В самом деле, и в греческом, и в латинском языках трудно подыскать для этого цвета точное и широко распространенное название, в то время как для белого, красного и черного цветов имеется по несколько обозначений. В греческом, цветовой лексике которого понадобилось несколько веков, чтобы сформироваться окончательно, для определения синего цвета чаще всего используются два слова: glaukos и kyaneos. Последнее, по-видимому, произошло от названия какого-то минерала или металла; корень у него не греческий, и ученым долго не удавалось прояснить его смысл. В гомеровскую эпоху этим словом обозначали и голубой цвет глаз, и черный цвет траурных одежд, но никогда – синеву неба или моря. Впрочем, из шестидесяти прилагательных, которые используются для описания природных стихий и пейзажа в «Илиаде» и «Одиссее», лишь три являются определениями цвета; а вот эпитетов, относящихся к свету, напротив, очень много. В классическую эпоху словом kyaneos обозначали темный цвет, и не только темно-синий, но также и фиолетовый, черный, коричневый. По сути, это слово передает не столько оттенок, сколько настроение. А вот слово glaukos, которое существовало еще в архаическую эпоху, у Гомера используется весьма часто и обозначает то зеленый цвет, то серый, то синий, а порой даже желтый или коричневый. Оно передает не столько оттенок цвета, сколько его блеклость или слабую насыщенность: поэтому им определяли и цвет воды, и цвет глаз, а также листьев или меда.

И наоборот, чтобы обозначить цвет предметов, растений и минералов, которые, казалось бы, могут быть только синими, греческие авторы используют названия совсем других цветов. Например, ирис, барвинок и василек могут быть названы красными (erythros), зелеными (prasos) или черными (melas). При описании моря и неба упоминаются самые разные цвета, но в любом случае они не относятся к синей цветовой гамме. Вот почему в конце XIX и начале XX века ученых занимал вопрос: видели ли древние греки синий цвет или, по крайней мере, видели ли они его так же, как мы сегодня? Некоторые отвечали на этот вопрос отрицательно, выдвигая теории об эволюции цветовосприятия: по их мнению, люди, принадлежащие к обществам технически и интеллектуально развитым – или претендующим быть таковыми, как, например, современные западные общества, – гораздо лучше умеют различать большинство цветов и давать им точные названия, чем те, кто принадлежит к «примитивным» или древним обществам.

Эти теории, сразу после их появления вызвавшие ожесточенную полемику и имеющие сторонников даже в наши дни, кажутся мне необоснованными и некорректными. Мало того что они опираются на весьма туманный и опасный принцип этноцентризма (на основе каких критериев то или иное общество можно назвать «развитым» и кто вправе давать такие определения?), они еще путают зрение (явление преимущественно биологическое) с восприятием (явлением преимущественно культурным). К тому же они игнорируют тот факт, что в любую эпоху, в любом обществе, для любого человека между «реальным» цветом (если слово «реальный» действительно что-то значит), воспринимаемым цветом и названием цвета есть разница – и порой огромная. Если в цветовой лексике древних греков нет определения синего цвета или определение это весьма приблизительное, надо, прежде всего, изучить этот феномен в рамках самой лексики, ее формирования и ее функционирования, затем – в рамках идеологии обществ, которые эту лексику используют, а не искать связь с нейробиологическими особенностями людей, составлявших эти общества. Зрительный аппарат древних греков абсолютно идентичен зрительному аппарату европейцев ХХ столетия. Но проблемы цвета отнюдь не сводятся к проблемам биологического или нейробиологического свойства. Во многом это проблемы социальные и идеологические.

( Та же трудность при определении синего цвета встречается в классической, а затем и в средневековой латыни )

XVII век в Европе смело можно назвать черным веком как в социальном и религиозном плане, так и в плане морали и символики. Пожалуй, никогда еще европейцы не были так несчастны. Когда речь заходит о грубости нравов, дикарских проявлениях нетерпимости, чудовищных злодеяниях и бедствиях, люди обычно говорят: «прямо как в Средние века». Но они ошибаются, и мы, историки, хорошо это знаем. Им следовало бы сказать: «прямо как в XVII веке». Ибо этот век, век Людовика XIV и Версаля, великих художников и писателей, был веком тьмы и смерти. Несмотря на блестящую придворную жизнь и пышные празднества, расцвет живописи и литературы, прогресс науки и знаний, кругом царят нетерпимость, деспотизм и ужасающая нищета. К бедствиям войны, религиозным конфликтам, непосильным налогам добавляются еще климатические аномалии, экономический и демографический кризис, чума и другие опустошительные эпидемии, постоянный страх и голод. Смерть подстерегает повсюду. Со времен раннего Средневековья продолжительность жизни никогда еще не была такой низкой, никогда еще мужчины, женщины и даже животные не были такого маленького роста, а подати и преступность не вырастали до такого уровня. Изнанка «Великого века» была темной, очень темной. И черный во всех отношениях был его цветом.

На заре существования шахмат в Индии, а затем в арабо-мусульманском мире черные сражались против красных (такими шахматами пользуются в землях ислама до сих пор), поскольку в Азии с незапамятных времен именно эти два цвета составляли устойчивую оппозицию. Но эта оппозиция, столь важная для Востока, полностью утратила смысл, когда шахматы оказались на Западе. В западноевропейской культуре черный и красный не воспринимались как антагонисты. Вот почему уже в XI веке пришлось изменить цвет фигур у одной из сторон, чтобы создать оппозицию, доступную западному пониманию: отныне на шахматной доске белые будут сражаться с красными. В феодальную эпоху антагонизм белого и красного среди мирян ощущался более остро, чем оппозиция белое/черное, особенно когда речь шла о религии. Два или три столетия на шахматных досках Европы красные будут сражаться против белых, и клетки будут выкрашены в соответствующие цвета. Затем, с середины XIII века, все опять начинает меняться: сначала фигуры, а потом и клетки на доске становятся такими, какими мы воспринимаем их сейчас, – черными и белыми.

Англичане роман рассказывают, французы сочиняют его; многие из русских словно переводят роман с какого-нибудь неизвестного языка, которым говорит неведомое общество. Гумбольдт рассказывает, что в американских лесах встречаются вековые попугаи, которые повторяют слова из наречий давно исчезнувшего с лица земли племени. Читая иные русские романы, так и сдается, что они писаны со слов этих попугаев.

***

Выражение квасной патриотизм шутя пушено было в ход и удержалось. В этом патриотизме нет большой беды. Но есть и сивушный патриотизм; этот пагубен: упаси Боже от него! Он помрачает рассудок, ожесточает сердце, ведет к запою, а запой ведет к белой горячке. Есть сивуха политическая и литературная, есть и белая горячка политическая и литературная.

***

Один пастор венчал двух молодых весьма невзрачной и непривлекательной наружности. По совершении обряда сказал он им напутственную речь и, между прочим, следующее: «Любите друг друга, мои дети, любите крепко и постоянно, потому что если не будет в вас взаимной любви, то кой черт может вас полюбить». Это приветствие мне всегда приходит на мысль, когда Z выхваляет X, а X выхваляет Z.

***

Вдовый чадолюбивый отец говорил о заботах, которые прилагает к воспитанию дочери своей. «Ничего не жалею, держу при ней двух гувернанток, француженку и англичанку; плачу дорогие деньги всем возможным учителям: арифметики, географии, рисования, истории, танцев, — да, бишь, Закона Божия. Кажется, воспитание полное. Потом повезу дочь в Париж, чтобы она канальски схватила парижский прононс, так чтобы не могли распознать ее от парижанки. Потом привезу в Петербург, начну давать балы и выдам ее замуж за генерала».
Другой отец, тоже москвич, жаловался на необходимость ехать на год за границу. «Да зачем же едете вы?» — спрашивали его. «Нельзя, для дочери», - «Разве она нездорова?» — «Нет, благодаря Бога здорова; но, видите ли, теперь ввелись на балах долгие танцы, например котильон, который продолжается час и два. Надобно, чтобы молодая девица запаслась предметами для разговора с кавалером своим. Вот и хочу показать дочери Европу. Не все же болтать ей о Тверском бульваре и Кузнецком Мосте».

***

Говорили однажды о звукоподражательности, о собрании некоторых слов на разных языках, так что и не знающему языка можно угадать приблизительно, по слуху, к какой категории то или другое слово должно принадлежать. В Москве приезжий итальянец принимал участие в этом разговоре. Для пробы спросили его: «Что, по-вашему, должны выражать слова: любовь, дружба, друг?» — «Вероятно, что-нибудь жесткое, суровое, может быть и бранное», — отвечал он. «А слово телятина?» — «О, нет сомнения, это слово ласковое, нежное, обращаемое к женщине».

***

Один известный литературный деятель говорил о своем приятеле и сотруднике: «Утверждать, что он служит в тайной полиции, сущая клевета! Никогда этого не было. Правда, что он просился в нее, но ему было в том отказано».

Не помню, кто рассказывал мне, что в России, проезжая в рабочую пору и в рабочий день через какую-то деревню и видя весь народ расхаживающим по улице, спросил он с удивлением у мужиков о причине такого явления. «Мы бунтуем», — отвечали ему спокойно несколько голосов.

***

Генерал Костенецкий почитает русский язык родоначальником всех европейских языков, особенно французского. Например, domestique [слуга] явно происходит от русского выражения дом мести. Кабинет не означает ли как бы нет: человек запрется в комнату свою, и кто ни пришел бы, хозяина как бы нет дома. И так далее. Последователь его, а с ним и Шишков, говорил, что слово республика не что иное, как режь публику.

С давних пор в разных частях страны использовались разные единицы измерения расстояния, площади, объема, жидкостей и веса. Еще в XIII веке начались попытки стандартизировать хотя бы распространенные единицы вроде дюйма или фута, но они встретили серьезное сопротивление. Вам покажется невероятным, что монарх может заставить большинство перестать верить в чистилище или пресуществление, но при этом не может убедить народ принять стандартную систему мер и весов, – но так оно и есть. Хорошая новость состоит в том, что кое-какого прогресса все же удалось добиться. Закон 1496 года устанавливает следующие стандарты: 8 галлонов пшеницы равны 1 бушелю; в 1 галлоне – 8 фунтов пшеницы; в каждом фунте – 12 тройских унций; в каждой унции – 20 стерлингов, а в каждом стерлинге – «32 пшеничных колоса». Эти меры принимаются везде, кроме Девона и Корнуолла. В Корнуолле единицы измерения зависят от того, местный вы житель или чужестранец и на каком рынке покупаете – на прибрежном или наземном. Согласно этой запутанной системе, если вы покупаете прямо с корабля, то в бушеле 16 галлонов, а не 8, но если вы не местный, то в бушеле от 18 до 24 галлонов в зависимости от порта. Но если вы совершаете покупку на наземном рынке, то в бушеле в любом случае от 18 до 24 галлонов; на востоке графства – меньше, на западе – больше. В Девоне, правда, дело обстоит проще: там бушель равен 10 галлонам, вне зависимости того, на воде вы его покупаете или на земле. В обоих графствах фунт делится на 18 унций (не на 16 и не на 12), а центнер считают равным 120 фунтам. К счастью, хотя бы меры тканей стандартизировали: эль равняется 45 дюймам или 20 нейлам, так что каждый нейл ткани равен 2 Vi дюйма.

Некоторые единицы измерения стандартизировать оказалось легче, чем другие. Те меры, которыми пользуются и путешественники, и местные жители, стали общепринятыми еще до Елизаветы. Возьмем для примера милю: ее длина в разных регионах страны сильно различалась. Но за последние примерно сто лет все оценили достоинства стандартной мили. Английская миля, в которой 1760 ярдов, распространилась повсеместно, а после королевской прокламации 1592 года стала стандартом и де-юре. А вот в вопросе измерения пахотной земли единого мнения нет. Стандартный акр ввели еще в XIII веке – это площадь, ограниченная прямоугольником 4 на 40 перчей. Все бы хорошо – если стандартный перч считать равным 51/2 ярдам (или 161/2 футам). В Гемпшире стандартный перч – 5 ярдов, в Девоне – 6 ярдов, в Камберленде – 7 ярдов, а в Ланкашире – 81/2. Так что площадь местного акра может составлять от 4000 до 11 560 квадратных ярдов – что заметно больше, чем стандартный акр (4840 ярдов). Думаю, вы даже уже и не удивитесь, узнав, что самый экстремальный вариант этой единицы измерения – в Корнуолле. Корнуолльский акр связан не с пахотной землей, а с феодальной службой: это четверть жалования рыцаря, состоящая из 9 фартинглендов. Учитывая, что в каждом фартингленде – около 30 стандартных акров, один корнуолльский «акр» равняется примерно 270 стандартным.

Простой сарказм средневекового юмора пошел на спад, уступив место мрачноватому, интеллектуальному и ироничному остроумию. Огромную популярность приобретают каламбуры, а также остроты, сатира и игра слов. И розыгрыши: когда Гамалиэлю Ратсею, разбойнику, приговоренному к повешению в Бедфорде, уже затянули на шее веревку, он знаком показал, что хочет сказать нечто важное шерифу. На глазах толпы его сняли с виселицы и разрешили поговорить с представителем власти; тот терпеливо ждет окончания длинной речи Гамалиэля. Начинается дождь. Вернее, даже ливень. Через несколько минут Гамалиэль признается, что ему нечего сказать в свое оправдание: он всего лишь заметил приближение грозовой тучи и захотел увидеть, как шериф и вся толпа хорошенько промокнут. Это не единственный случай юмора на виселице. Джордж Брук, которому надоело слушать спор палача и шерифа о том, кому достанется его камчатный халат, спрашивает их, когда же ему класть голову на плаху – у него нет опыта в таких делах, потому что ему еще никогда не приходилось быть обезглавленным.

Пожалуй, единственное требование к юмору в стране – чтобы он нравился ее гражданам. Если это так, то англичане, несомненно, могут считаться остроумной страной, потому что свой юмор они обожают. «Ни одна страна так не весела, как наша» – пишет Бен Джонсон. Даже сама королева известна своим чувством юмора. Однажды граф Оксфорд, кланяясь перед ней, испустил ветры. В ужасе он немедленно покинул королевский двор и не появлялся там семь лет. Когда он все же прибыл туда снова, королева встретила его остротой: «Милорд, я давно забыла о том, как вы пукнули».

Джон Маннингем из Миддл-Темпла пишет в своем дневнике от 13 март 1602 года о постановке пьесы Шекспира «Ричард III», где главную роль играл Ричард Бэбидж. Одна зрительница настолько влюбилась в Бэбиджа, что попросила его прийти к ней в ту же ночь. Она сказала, чтобы он постучал в дверь и представился Ричардом III. Шекспир подслушал их разговор и пришел к ее дому первым. В назначенный час в дверь постучал Бэбидж и объявил о приходе Ричарда III – и услышал изнутри ответ Шекспира: «Вильгельм Завоеватель пришел раньше Ричарда III».

Одна из областей, где женщины имеют хотя бы подобие паритета с мужчинами, – литература. Образованные женщины елизаветинской Англии производят наибольшее впечатление своими литературными переводами, потому что аристократы и дворяне прежде всего учат дочерей именно иностранным языкам и музыке. Среди этих женщин выделяются дочери сэра Энтони Кука. Анна Кук, вышедшая замуж за сэра Николаса Бэкона, в 1564 году издала перевод с латинского языка такой значительной работы, как «Апология церкви Англии» Джона Джуэла. Ее сестра Милдред, супруга сэра Вильяма Сесила, говорит на древнегреческом с такой же легкостью, как на английском, и переводит с этого языка. Еще одна дочь сэра Энтони, Елизавета, леди Расселл, перевела с французского языка трактат «Путь примирения, затрагивающий истинную природу и сущность тела и крови Христовых во время евхаристии»; четвертая дочь, Катерина, известна своими переводами с древнегреческого, латинского и древнееврейского языков. В других семьях тоже появляются женщины-ученые. Мэри Бассет, внучка сэра Томаса Мора, хорошо разбирается в античной литературе и переводит Евсевия, Сократа и других древних писателей, а также книгу своего деда. Джейн, леди Ламли, издает перевод Еврипида. Маргарет Тайлер в 1578 году издает «Зерцало королевских деяний и рыцарства», переведенное с испанского. И так далее. Образованные женщины елизаветинской Англии намного свободнее в распространении плодов своего интеллекта, чем их матери и бабки.

( Среди переводов вы найдете и оригинальные произведения женщин-писательниц... )

В жестоком обществе жесток даже юмор. Однажды король Эдуард II ехал по дороге позади одного из поваров по имени Моррис, и тот упал с лошади. С Моррисом явно что-то не так – он не смог удержать равновесия и снова упал. Подъехал ли король, чтобы помочь несчастному подняться? Послал ли слугу, чтобы справиться о его здоровье? Нет, конечно. Вместо этого он хохотал, хохотал и хохотал. Утерев слезы, он наградил Морриса годовым жалованием – не для того, чтобы тот поправил здоровье, а только из-за того, что ему удалось так рассмешить короля.

А вот одна из веселых средневековых игр:

В игре «Гекси-Гуд» мужчине, исполняющего роль Дурака, разрешается целовать любую девушку или замужнюю женщину, которая ему встретится. Но в конце празднества его подвесят на суку над костром, а потом перережут веревку, и он расплатится за свою вседозволенность сильными ожогами.

Флорентийское семейство Корсини в течение 600 лет вело архивы, в которые попадало описание всех происходящих с ним событий. Документы хранятся на вилле Le Corti в Тоскане.

Здесь есть толстая, цвета сепии, слегка пористая бумага 1400-х и ультратонкая глянцевая бумага для корреспонденции XIX века. Есть документы со сложными водяными знаками и с маленькими разрезами, сделанными в XVI веке, чтобы показать, что поверхность продезинфицирована для защиты от чумы...

Поразительно и безумно интересно.

Profile

sandy_cat

2025

S	M	T	W	T	F	S

Syndicate

Page Summary

"Crime and Punishment", 1935 г.
Яков Лурье «В краю непуганых идиотов. Книга об Ильфе и Петрове»
"М"
"М"
"К вопросу о критериях, применимых для оценки актерского искусства"
"Victorian Farm"
"The King", 2019 г.
Екатерина Коути, Елена Прокофьева "Джейн Остен и ее современницы"
Век романтизма и Просвещения
Наталья Пушкарева "Частная жизнь русской женщины X - начала XIX веков"
Мишель Пастуро "Синий. История цвета"
Небольшой исторический экскурс
Шахматы
"Старая записная книжка" - 4
"Старая записная книжка" - 3
А вот еще любопытное
Остроумие елизаветинской эпохи
Ян Мортимер "Елизаветинская Англия. Гид путешественника во времени"
Упал вдругорядь - уж нарочно
Шесть веков дневников и писем

Style Credit

Base style: Compartmentalize by timeasmymeasure
Theme: All Mad Here by krja

Expand Cut Tags

No cut tags

Page generated Jul. 11th, 2025 12:14 am

Музей Модерновых Мистерий

- Где мы? - К черту подробности! Кто мы?

Entries tagged with пыль веков

"Crime and Punishment", 1935 г.

Яков Лурье «В краю непуганых идиотов. Книга об Ильфе и Петрове»

"М"

"М"

"К вопросу о критериях, применимых для оценки актерского искусства"

"Victorian Farm"

"The King", 2019 г.

Екатерина Коути, Елена Прокофьева "Джейн Остен и ее современницы"

Век романтизма и Просвещения

Наталья Пушкарева "Частная жизнь русской женщины X - начала XIX веков"

Мишель Пастуро "Синий. История цвета"

Небольшой исторический экскурс

Шахматы

"Старая записная книжка" - 4

"Старая записная книжка" - 3

А вот еще любопытное

Остроумие елизаветинской эпохи

Ян Мортимер "Елизаветинская Англия. Гид путешественника во времени"

Упал вдругорядь - уж нарочно

Шесть веков дневников и писем