«Борис Годунов»
Feb. 2nd, 2013 02:40 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
sandy_catСказать, что, на мой взгляд, это лучший спектакль сезона – значит не сказать ничего. Понравилась игра даже тех актеров, которые обычно не числятся в моих любимцах – верные интонации, уместные жесты, кураж. Наверно нужно благодарить за это режиссера. Прочтение пьесы показалось мне весьма любопытным, а от происходящего на сцене просто захватывало дух, таким потрясающе близким и реальным все это выглядело.
Романтическая трагедия Александра Сергеевича не только убедительно доказывает, что и на русской земле произрастали вполне шекспировские страсти, но и проливает некоторый свет на взаимоотношения народа и власти.
Пьеса начинается беседой князей Шуйского и Воротынского, не без лукавства вводящих зрителей в курс тогдашних кремлевских интриг, злословящих еще без всякой цели, просто, чтобы не потерять навык. Москва пуста, народ азартно бросился наблюдать за очередными причудами власти да принять посильное участие в действии, исход которого предопределен заранее - а там он будет нами править по-прежнему. Сцена напоминает мастер-класс, проводимый прожженным политиканом для своего младшего коллеги. Воротынский наивничает, несколько раз восклицает: «Ужасное злодейство!», но урок усваивает твердо, и вплоть до финала напускает на себя таинственный и многозначительный вид. По сравнению с текстом пьесы, происходящее на сцене гораздо динамичней, компактней и информативней. Слегка подсокращенные диалоги звучат острей и реалистичней, герои оживают и, кажется, что нас уже не разделяет несколько прошедших веков.
Далее, согласно тексту Пушкина, мы должны были бы стать свидетелями происходящего на Красной площади, услышать живую народную речь (в том числе и прекрасное заплачем, брат, и мы). Но замысел режиссера иной – народ не просто будет безмолвствовать в последней сцене. Народ в спектакле отсутствует, как отсутствует он, по большей части, в отечественной истории. И это концептуальное отличие постановки от пьесы. На театральной сцене остались лишь те, кто, так или иначе, остался на сцене исторической.
И следующая сцена (в кремлевских палатах) также пропущена. Борис впервые появится перед зрителями не в славе, принимающий властные бразды, а спустя несколько лет, разочарованный и уставший. И поверьте, это произведет более сильное впечатление. Лицемерные ужимки действительно можно опустить.
Проходит пять лет. И теперь все по тексту: Еще одно, последнее сказанье – и летопись окончена моя. Старый монах размышляет над трудом всей своей жизни, а юный Григорий видит все тот же сон. Молодой монашек мается, ему тяжело жить вдали от суеты, хочется увидеть мир с его чудесами. О нем хочется сказать: душа ждала чего-нибудь. Именно в этой сцене на свет появляется Самозванец, на словах Пимена он был бы твой ровесник. Впечатлительный юноша осознает свое предназначение – стать орудием рока, осуществитесь возмездие. И не уйдешь ты от суда мирского, как он уйдешь от божьего суда - с восторженным пафосом восклицает он.
Уж эти мне грамотеи! - негодует вслед за этим патриарх.
И только теперь зритель в достаточной мере подготовлен к первому появлению царя Бориса. Достиг я высшей власти, шестой уж год я царствую спокойно. Но счастья нет моей душе. Борису можно посочувствовать, хотя его суждения о народе высокомерны, он озлоблен тем, что его не любят, несмотря на многочисленные попытки снискать популярность. Роль Бориса – одна из главных удач постановки, богатой успешными актерскими работами. В нем чувствуется боль и нерв. Он, искренне желающий всем блага, не может всеми своими добрыми деяниями перевесить одно: и мальчики кровавые в глазах. Его власть, достигнутая ценой чудовищного злодеяния, незаконна в глазах истории.
Интерпретация сцены в корчме на литовской границе – дань нашего театра одной неблаговидной традиции, пошедшей, в данном случае, на пользу спектаклю. Ну любят у нас даже высокие трагедии разбавлять комическими вставками. Вот и здесь чинная хозяйка корчмы превратилась в татарина в тюбетейке, суетливого и хитроватого. Динамичная и смешная сценка завершается лихим побегом Григория от приставов.
После затемнения на сцене появляется один из предков драматурга, по замечанию пушкиноведов позволивший ему говорить собственным голосом, не нарушая исторической правды. Не зря чуть позже Борис многозначительно бросит: Противен мне род Пушкиных мятежный. Гениальный потомок явно любуется своим предком, собирающимся пойти против властей.
Перенесшись в царские палаты, мы наблюдаем за сыном Бориса Федором – удивительно серьезная и трогательная работа совсем юного актера.
По тексту – Семен Годунов, на сцене же – уже знакомый нам Воротынский демонстрирует свои успехи в придворной науке, настучав царю на коллегу Шуйского. Но судьба Шуйского нам прекрасно известна из курса истории, за него можно не волноваться. Гнев царя он успокоит льстивыми речами, сам же останется наблюдать и выжидать подходящего случая.
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха! - еще одна ставшая крылатой фраза прозвучит из уст Бориса в муке и сомнении.
Польские сцены выгодно отличаются от российских блеском изящных безделушек, легкостью музыки и манер. Григорий строит планы и задабривает возможных союзников. Еще не отвоеванная власть уже оставила на нем свою печать – наигранный энтузиазм, заискивающие нотки, неестественное поведение. Появление молодого Курбского кажется претенденту на престол чудесным знамением, залогом удачи. На этой бравурной ноте мы и встречаем Марину Мнишек.
К сцене у фонтана лично у меня одна претензия – отсутствие собственно фонтана. Все остальное, как и должно быть – страсть Григория, расчеты Марины, порыв, признание, презрение и гордость. Это настоящая дуэль характеров и темпераментов двух мечтателей и авантюристов.
Итак, Дмитрий (уже Дмитрий, не Григорий - Тень Грозного меня усыновила) ведет полки на Москву. Романтик Курбский ликует: Вот, вот она! Вот русская граница! В то же время его государь сокрушается, что кровь русская, о Курбский, потечет. Забота о том, чтобы его воцарение обошлось как можно меньшими жертвами, уже делает Дмитрия государем.
Но жребий брошен, и далее следует блестяще поставленная батальная сцена.
После захватывающего боя мы знакомимся еще с одним немаловажным героем сей истории. Петр Басманов клянется Борису доставить самозванца на Москву в железной клетке. Блестящая работа Дмитрия Рябова, уже много лет являющегося любимцем нашей семьи.
Затем наступает черед сильнейшей сцены с юродивым Николкой, у которого мальчишки отняли копеечку - Нельзя молиться за царя ирода, Богородица не велит. Следующий за ней допрос пленного в стане Дмитрия буквально пародирует разговор Бориса и Николки, бросая мрачный отсвет на дальнейшую судьбу Курбского и властные перспективы самого претендента. Надо заметить, что в пьесе гордый лях с презрительным смехом отказывается биться с пленником на кулаках, на сцене же кулачный бой имеет место, что добавляет драматизма происходящему.
И, без перерыва - Мой бедный конь!, и тихая истерика Дмитрия, узнающего о гибели Курбского.
И снова Басманов, со своими мечтами о почестях и славе, прерванными известием о нездоровье Бориса. Пронзительная сцена прощания Бориса с сыном, клятва царедворцев, скорбь и молчание.
Опять Басманов – и Пушкин, с предложением дружбы от Дмитрия.
Искушение, которому почти невозможно сопротивляться: стоять ли за правое дело, которому присягал, или же, покорившись неизбежному, оказаться среди первых любимцев нового царя. Есть горькая ирония в том, что одной из причин перехода Баманова на другую сторону было местничество – яростный противник этого пережитка в пьесе, возвеличенный по заслугам, а не по фамилии, в жизни он был обижен тем, что ему предпочли менее знатного родича Годуновых. Но его героическая гибель, спустя несколько лет, убедительно доказывает, что был он человеком чести, твердым и решительным.
И вот уже перед нами Москва, сдавшаяся на милость нового правителя, и коренное отличие постановки от авторского текста. Народ, по Пушкину уже готовый поддержать самозванца, и отшатнувшийся в ужасе после убийства юного Федора, этот народ устал от смены власти, политических игр, лжи и лицемерия. Народ так и не пришел, и некому воспользоваться милостями и славить нового государя. Согласно Пушкину, симпатизировавшему Дмитрию поначалу, тот запятнал себя невинной кровью и тем утратил право на власть. По версии же постановщика спектакля, народ просто устал от этой самой власти, в каком бы обличье она к нему не приходила, устал быть бессловесным статистом и покорно принимать любые перемены.
Народ безмолвствует.
Фотографии взяты с сайта нашего театра.
Романтическая трагедия Александра Сергеевича не только убедительно доказывает, что и на русской земле произрастали вполне шекспировские страсти, но и проливает некоторый свет на взаимоотношения народа и власти.
Пьеса начинается беседой князей Шуйского и Воротынского, не без лукавства вводящих зрителей в курс тогдашних кремлевских интриг, злословящих еще без всякой цели, просто, чтобы не потерять навык. Москва пуста, народ азартно бросился наблюдать за очередными причудами власти да принять посильное участие в действии, исход которого предопределен заранее - а там он будет нами править по-прежнему. Сцена напоминает мастер-класс, проводимый прожженным политиканом для своего младшего коллеги. Воротынский наивничает, несколько раз восклицает: «Ужасное злодейство!», но урок усваивает твердо, и вплоть до финала напускает на себя таинственный и многозначительный вид. По сравнению с текстом пьесы, происходящее на сцене гораздо динамичней, компактней и информативней. Слегка подсокращенные диалоги звучат острей и реалистичней, герои оживают и, кажется, что нас уже не разделяет несколько прошедших веков.
Далее, согласно тексту Пушкина, мы должны были бы стать свидетелями происходящего на Красной площади, услышать живую народную речь (в том числе и прекрасное заплачем, брат, и мы). Но замысел режиссера иной – народ не просто будет безмолвствовать в последней сцене. Народ в спектакле отсутствует, как отсутствует он, по большей части, в отечественной истории. И это концептуальное отличие постановки от пьесы. На театральной сцене остались лишь те, кто, так или иначе, остался на сцене исторической.
И следующая сцена (в кремлевских палатах) также пропущена. Борис впервые появится перед зрителями не в славе, принимающий властные бразды, а спустя несколько лет, разочарованный и уставший. И поверьте, это произведет более сильное впечатление. Лицемерные ужимки действительно можно опустить.
Проходит пять лет. И теперь все по тексту: Еще одно, последнее сказанье – и летопись окончена моя. Старый монах размышляет над трудом всей своей жизни, а юный Григорий видит все тот же сон. Молодой монашек мается, ему тяжело жить вдали от суеты, хочется увидеть мир с его чудесами. О нем хочется сказать: душа ждала чего-нибудь. Именно в этой сцене на свет появляется Самозванец, на словах Пимена он был бы твой ровесник. Впечатлительный юноша осознает свое предназначение – стать орудием рока, осуществитесь возмездие. И не уйдешь ты от суда мирского, как он уйдешь от божьего суда - с восторженным пафосом восклицает он.
Уж эти мне грамотеи! - негодует вслед за этим патриарх.
И только теперь зритель в достаточной мере подготовлен к первому появлению царя Бориса. Достиг я высшей власти, шестой уж год я царствую спокойно. Но счастья нет моей душе. Борису можно посочувствовать, хотя его суждения о народе высокомерны, он озлоблен тем, что его не любят, несмотря на многочисленные попытки снискать популярность. Роль Бориса – одна из главных удач постановки, богатой успешными актерскими работами. В нем чувствуется боль и нерв. Он, искренне желающий всем блага, не может всеми своими добрыми деяниями перевесить одно: и мальчики кровавые в глазах. Его власть, достигнутая ценой чудовищного злодеяния, незаконна в глазах истории.
Интерпретация сцены в корчме на литовской границе – дань нашего театра одной неблаговидной традиции, пошедшей, в данном случае, на пользу спектаклю. Ну любят у нас даже высокие трагедии разбавлять комическими вставками. Вот и здесь чинная хозяйка корчмы превратилась в татарина в тюбетейке, суетливого и хитроватого. Динамичная и смешная сценка завершается лихим побегом Григория от приставов.
После затемнения на сцене появляется один из предков драматурга, по замечанию пушкиноведов позволивший ему говорить собственным голосом, не нарушая исторической правды. Не зря чуть позже Борис многозначительно бросит: Противен мне род Пушкиных мятежный. Гениальный потомок явно любуется своим предком, собирающимся пойти против властей.
Перенесшись в царские палаты, мы наблюдаем за сыном Бориса Федором – удивительно серьезная и трогательная работа совсем юного актера.
По тексту – Семен Годунов, на сцене же – уже знакомый нам Воротынский демонстрирует свои успехи в придворной науке, настучав царю на коллегу Шуйского. Но судьба Шуйского нам прекрасно известна из курса истории, за него можно не волноваться. Гнев царя он успокоит льстивыми речами, сам же останется наблюдать и выжидать подходящего случая.
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха! - еще одна ставшая крылатой фраза прозвучит из уст Бориса в муке и сомнении.
Польские сцены выгодно отличаются от российских блеском изящных безделушек, легкостью музыки и манер. Григорий строит планы и задабривает возможных союзников. Еще не отвоеванная власть уже оставила на нем свою печать – наигранный энтузиазм, заискивающие нотки, неестественное поведение. Появление молодого Курбского кажется претенденту на престол чудесным знамением, залогом удачи. На этой бравурной ноте мы и встречаем Марину Мнишек.
К сцене у фонтана лично у меня одна претензия – отсутствие собственно фонтана. Все остальное, как и должно быть – страсть Григория, расчеты Марины, порыв, признание, презрение и гордость. Это настоящая дуэль характеров и темпераментов двух мечтателей и авантюристов.
Итак, Дмитрий (уже Дмитрий, не Григорий - Тень Грозного меня усыновила) ведет полки на Москву. Романтик Курбский ликует: Вот, вот она! Вот русская граница! В то же время его государь сокрушается, что кровь русская, о Курбский, потечет. Забота о том, чтобы его воцарение обошлось как можно меньшими жертвами, уже делает Дмитрия государем.
Но жребий брошен, и далее следует блестяще поставленная батальная сцена.
После захватывающего боя мы знакомимся еще с одним немаловажным героем сей истории. Петр Басманов клянется Борису доставить самозванца на Москву в железной клетке. Блестящая работа Дмитрия Рябова, уже много лет являющегося любимцем нашей семьи.
Затем наступает черед сильнейшей сцены с юродивым Николкой, у которого мальчишки отняли копеечку - Нельзя молиться за царя ирода, Богородица не велит. Следующий за ней допрос пленного в стане Дмитрия буквально пародирует разговор Бориса и Николки, бросая мрачный отсвет на дальнейшую судьбу Курбского и властные перспективы самого претендента. Надо заметить, что в пьесе гордый лях с презрительным смехом отказывается биться с пленником на кулаках, на сцене же кулачный бой имеет место, что добавляет драматизма происходящему.
И, без перерыва - Мой бедный конь!, и тихая истерика Дмитрия, узнающего о гибели Курбского.
И снова Басманов, со своими мечтами о почестях и славе, прерванными известием о нездоровье Бориса. Пронзительная сцена прощания Бориса с сыном, клятва царедворцев, скорбь и молчание.
Опять Басманов – и Пушкин, с предложением дружбы от Дмитрия.
Искушение, которому почти невозможно сопротивляться: стоять ли за правое дело, которому присягал, или же, покорившись неизбежному, оказаться среди первых любимцев нового царя. Есть горькая ирония в том, что одной из причин перехода Баманова на другую сторону было местничество – яростный противник этого пережитка в пьесе, возвеличенный по заслугам, а не по фамилии, в жизни он был обижен тем, что ему предпочли менее знатного родича Годуновых. Но его героическая гибель, спустя несколько лет, убедительно доказывает, что был он человеком чести, твердым и решительным.
И вот уже перед нами Москва, сдавшаяся на милость нового правителя, и коренное отличие постановки от авторского текста. Народ, по Пушкину уже готовый поддержать самозванца, и отшатнувшийся в ужасе после убийства юного Федора, этот народ устал от смены власти, политических игр, лжи и лицемерия. Народ так и не пришел, и некому воспользоваться милостями и славить нового государя. Согласно Пушкину, симпатизировавшему Дмитрию поначалу, тот запятнал себя невинной кровью и тем утратил право на власть. По версии же постановщика спектакля, народ просто устал от этой самой власти, в каком бы обличье она к нему не приходила, устал быть бессловесным статистом и покорно принимать любые перемены.
Народ безмолвствует.
Фотографии взяты с сайта нашего театра.
